Я человек безнадежно плебейского происхождения.
По отцу у меня все поголовно крепостные крестьяне, которые потом, опять же, все поголовно стали колхозными. Что в общем-то одно и то же. По матери – вятские мещане, которые потом стали московскими служащими. Что тоже сами понимаете.
Кто-то работал контролером в трамвае, кто-то торговал газетами в киоске. Один дорос до официанта в «Яре».
Это был головокружительный взлет. Но спился от гордости. Говорят, помирал, шепча «ай-нэ-нэ».
* * *
Этот рассказ озвучен мной в видео, текст ниже:
Ссылка на видео: https://youtu.be/q5HxMXsqOrU
* * *
Словом, всё незатейливо, никакой тебе голубой крови. А вот насчёт крови с молоком - это было. Хотя остались только обрывки легенд, что-то вроде скудных фрагментов берестяных грамот.
Как скудно шуршат наши родовые берестяные грамоты, мой прадед по отцовской линии, например, на заре перед покосом съедал ведро огурцов и пять луковиц. Это у него называлось «пососать зеленцы». Вы можете на заре умять ведро огурцов и пять луковиц, а потом весь день косить? Я – нет. Если я сожру хотя бы одну десятую часть этой биомассы, покос не состоится. Даже если я съем семь огурцов и полторы луковицы, я буду не косить, а, кряхтя и охая, пардон, весь день минировать поле.
Больше о моем прадеде ничего не известно. Но, согласитесь, вряд ли какой-нибудь доходяга, какая-нибудь, как у нас выражались, «глиста диетолога» способна на такой огуречный перформанс. Сомневаюсь.
Моя прапрабабушка по материнской линии, к примеру, имела двенадцать детей и прожила дольше девяноста лет. Я не думаю, что на это способна, скажем, Ольга Бузова, несмотря на всю ее сетевую прыть. Времена не те. Раньше острили: «шутки шутками, но могут быть и дети», а сейчас: «шутки шутками, но детей может и не быть».
Насчет национального разнообразия у меня тоже все просто. Русские, мордва, татары - этого добра хоть хлебай половником.
Ликующее евразийское разнотравье. Вы гляньте на мою фотку. У меня ж, товарищи россияне, не морда, а контурная карта СССР.
В нашей семье сохранилось несколько фотокарточек предков по обеим линиям. Не дальше уровня «пра». Мои плебейские «прапра» фотосессиями охвачены не были. У всех морды круглые, носы курносые. И все, как сказал бы классик, если бы не страдал геополитической ипохондрией, с «раскосыми и добрыми глазами».
Никаких в моей родовой бересте французов, немцев, испанцев, персидских шахов, польских, прости Господи, шляхтичей. Даже евреями судьба сурово обнесла. Хоть бы какой-нибудь завалящий болгарский румын, типа Киркорова, выщелкнулся. Нет. Черемис верхом на русском едет и нанайцем погоняет.
Получилось так, что я видел в жизни только одну настоящую дворянку. Настоящую - это значит ту самую, из дореволюционных. В натуре видел. Потом я встречал много людей, трындевших о своем дворянском происхождении, но это было всё не то. Накипь.
Шли семидесятые годы. Мне лет одиннадцать-двенадцать. Застой. Вырезание лобзиком. Луис Карвалан. Максим Максимыч Штирлиц. В сентябре жгут листья в Москве. Школьная физкультурная раздевалка, пахнущая переполненным лотком для кошек. Плавленый свинец на пустыре. Фруктовое мороженое за семь копеек. И прочие реперные точки здоровой ностальгии.
Во дворе у нас была девочка, моя ровесница, из соседней школы. Звали её Алёна. Очень-очень симпатичная, озорная, острая на язык. Кличка – Шоколад. Дело в том, что она была ужасно похожа на Алёнку с одноименной шоколадки. Ну, Алёнка так Алёнка, Шоколад так Шоколад.
У нас во дворе, если мы были не из одного класса, не принято было как-то интересоваться фамилиями. Только если ради клички. Иногда кличка шла из школы. Поскольку в нашу дворовую компанию входили мои одноклассники и одноклассницы, у нас уже в принципе имелись готовые клички.
Вообще, система эта была очень и очень сложная. Иногда в школе практиковалась кличка, а во дворе - имя, только такое, которое похоже на кличку, типа Борян, Валерыч, Костыль, Вовака, Петрюган и тому подобное. Могло быть наоборот. Могли мерцать клички от имени, могли - от фамилии. Могли создаваться гибриды. Могло вообще всё это отходить куда-то в сторону.
Я, например, в моем родном классе был Елик, или Ела, а во дворе почему-то Елдос. А в соседнем дворе я неожиданно мутировал в Еву, то есть как бы в аббревиатуру: фамилия плюс имя. А дальше стали происходить семантические чудеса.
Как-то раз один острослов из соседнего двора, как сейчас помню, по прозвищу Сися крикнул мне: «Эй, Ева без подогрева, а где твой Адам?!»
Все, конечно, засмеялись, и я стал на какое-то время Адамка.
Через пару дней шутник Сися выдал: «Эй, Адамка, а где твоя дамка?!» И я стал Дамкой. А потом однажды ребята из соседнего двора пришли к нам, где я продолжал быть Елдосом. «Елдос» соседям понравился, и произошла моя, так сказать, междворовая унификация.
В общем, всё это было забавно. Нам нравилось называть, переименовывать, играть словами. Сейчас этого стало меньше. Нет практической выгоды, наверное. Чего зря силы тратить?
И вот.
Однажды, когда мы гуляли во дворе своей компанией человек в десять, пошел дождь. Вторая половина мая. Дождь пах конфетой помадка. Хорошо, уютно. Мы все забежали в подъезд. Уселись на батареях. Похихикали, а потом от нечего делать стали выяснять у кого какая фамилия и что она значит.
Дело дошло до Алёны. Саша Купцов (разумеется, Купец ), спросил:
- Эй, Шоколад, а твоя как фамилия?
Алёна помолчала и очень тихо ответила:
- Фаульбаум, а что?
- Как-как?
- Фа – уль – ба – ум… Вынь трусы-то из ушей!
Все смеются.
- Ого! Ты нерусская, что ли?
- Какая надо, такая и есть.
- А почему фамилия такая?
- А твоё какое дело?
- Да никакого. Я так просто… Интересно.
- Интересно - это когда шершень в рот залетит.
Всеобщий смех.
- Не сердись, Шоколад…
- Сердится тот, у кого в бане штаны украли.
Всеобщий смех.
В июне почти все ребята разъехались. Остались почти только мы с Алёной. Где-то к концу месяца Алёна пригласила меня на день рождения. Точных дат не помню.
Я пришел в очень большую коммунальную квартиру. Подарил Алёне какой- то косметический наборчик, который мне соорудила мама. Алёна взяла меня за руку и бегом сопроводила в большую комнату. Помню: два поворота и направо.
В комнате был полумрак. Стены я толком не разглядел. Я помню большой стол и за ним две пожилые женщины.
Это сейчас я говорю: пожилые женщины. А тогда я ничего не мог сказать. Сейчас я могу сказать так: это были вечные египетские сфинксы, вышедшие на временную советскую пенсию.
Одна из них, та, что справа, повернула свою гриву в нашу сторону и сказала голосом простуженного Левитана:
- Здравствуйте, молодой человек. Вы явились на наш зов. Ваша Дама Сердца ждет подвигов своего рыцаря. Вы готовы на него?
- Да, - ответил я, чувствуя, что очень хочу писать.
- Тогда, рыцарь мой, пройдя по коридору налево и сотворив обряд орошения полей, вы вернетесь в наш замок и свершите то, чего возжелает своим непорочным сердцем ваша дама. Не так ли?
- Так ли.
- Идите же, дитя мое, и орошайте.
Свершив обряд орошения полей, я вернулся в замок.
Ко мне повернулся второй сфинкс, тот, что слева, и сказал голосом смертельно уставшей Зыкиной:
- Итак, вы готовы на подвиг ради вашей Прекрасной Дамы…
- Да.
- Тогда взбивайте яйца! – нечеловечески воскликнул сфинкс. Я был в шоке.
Через пару десятилетий всё выяснилось. Мы с Алёной каким-то странным образом держали связь вплоть до начала нулевых. Она мне всё и рассказала.
Сфинксов звали Шарлотта Семёновна Фаульбаум и Генриетта Петровна Шпиль.
Первая - бабушка Алёны. Дворянка, ведущая родословную с эпохи Петра. Естественно, немка по происхождению.
Генриетта Петровна - тоже из этих, хотя ведущая родословную с более поздних, екатерининских времен.
По самым важным праздникам, уже лет сорок, у них была традиция: печь пирог шарлотку по имени сами понимаете кого. И пекли. Пекли до самого конца. Который для обеих наступил в конце девяностых. Не помню точные даты, но разница в их смерти была семь дней.
Я запомнил их трения по поводу приготовления шарлотки.
- Ты положила именно четыре яйца?
- Четыре.
- А яблок пять?
- Пять.
- Ну и не ангел мне ты больше. Потому что на пять яблок надо шесть яиц.
- Ну и ты мне не ангел, ангел мой Шарлотта, ибо в четыре яйца вкладывать нам надо семь яблок.
- Семь на четыре – это..
- Это…
Столбовая дворянка Шарлотта Фаульбаум каждый год пекла свой торт шарлотку в коммуналке в Москве.
Торт своего имени.
Я был этому свидетелем. Мне наплевать на её дворянство. Я плебей.
Но - уважаю.
18.01.2023 21:28
* * *
Рассказ - Торт имени меня.
Автор Владимир Елистратов:
Владимир Елистратов - заслуженный профессор МГУ. Преподает риторику, семиотику, историю литературы, современный русский язык, культуру речи, лексикографию.
Автор книг «Арго и культура» (1995), «Трактат pro таракана» (1996), «Словарь русского арго» (1994, 2000), «Язык старой Москвы» (1997, 2004), «Словарь крылатых фраз российского кино» (1999, 2010), «Словарь языка Василия Шукшина» (2001), «Толковый словарь русского сленга» (2010) , «Нейминг: искусство называть» (2013, совм. с П.А. Пименовым), «Словарь жаргона русского капитализма начала XXI века» (2013), «Словарь языка И.С. Тургенева» (2018) и др.
Автор около 850 публикаций.
Работы переведены на немецкий, венгерский, болгарский, английский языки.
Переводчик, поэт, прозаик, эссеист, публицист.
Автор сборника юмористических рассказов «Тю! или рассказы российского туриста» (2008), сборника прозы «Леди. Ру» (2017), поэтических сборников «Московский Водолей» (2002), «По эту сторону Стикса» (2005), «Духи мест» (2007).
Печатается в журналах «Знамя», «Октябрь», «Нева», «Звезда», «Поляна», «Дружба народов», «Наука и жизнь», «АиФ - путешествия», «Аэрофлот» и др., постоянный автор газеты «Моя семья».
* * *
29 мая 2018, в одной из соц-сетей мне написал Владимир Елистратов:
«Это Владимир Елистратов. Я совсем не интернетный человек, и ваши эксперименты с моими текстами стали для меня большой радостью. Спасибо, Вы делаете это прекрасно. Я Вам благодарен, как, думаю, и Вы мне. Будем жить дальше. Ваш В.»
* * *
Плейлист - Владимир Елистратов. Рассказы - 78 видео озвученные мной.
На этом всё, всего хорошего, Юрий Шатохин, канал Веб Рассказ, Новосибирск.
До свидания.
